Сон кизилового дерева

Книга стихов балкарского поэта Салиха Султанбековича Гуртуева под названием «Сон кизилового дерева» (Москва, изд. «Художественная литература», 2010 год) отличается глубокомыслием и многообразием сравнений, эпитетов.

Поэт сосредоточенно размышляет о судьбах своего поколения, о страданиях, выпавших на долю балкарского народа, о перипетиях постперестроечного времени, остро переживает социальную несправедливость.

Мастер художественного слова Салих Гуртуев в лаконичной форме, выразительными средствами передает свои мысли и чувства читателям.

В арсенале художественных средств, используемых поэтом, параллелизмы, эпитеты, ассоциации и метафоры.
Высокую оценку его творчеству дал известный поэт Кайсын Кулиев: «…Это касается в одинаковой степени содержательности произведений, их идейной глубины и совершенства формы. К этому поколению относится и Салих Гуртуев. О мере талантливости Салиха, разумеется, убедительнее всех наших слов скажет сама его книга, являющаяся тому самым правдивым свидетельством. Так обстоит дело с книгами любого автора.

Гуртуев уже внес свою лепту в родную поэзию, но мы верим и в то, что его лучшее слово и самые зрелые песни еще впереди».

В поэзии Салиха Султанбековича Гуртуева форма и содержание дополняют друг друга. В ней явно прослеживается ассоциативный метафорический ряд, корни которой произрастают из фольклора, мифологии, философии, суфизма.
Так, в одном из стихотворений Салих Гуртуев пишет:

Какая-то птица, которую зелень укрыла,
Точь-в-точь моей матери голос мне вдруг повторила,
И я обернулся, услышав. И в тоже мгновенье
В лицо ветерок мне ударил родного селенья.

Это стихотворение взывает к памяти ассоциативный ряд: Феникс, Семург, Жар-птица, Гумаюн, Сирин.
И далее ассоциация еще более закрепляется в нашем сознании:

И матери голос донесся, как будто бы крылья
Обрел этот голос, которого нету роднее.
И стало мне в мире огромном теплее, светлее…
А все это – птица, которую зелень укрыла!..

Фраза «как будто бы крылья обрел этот голос» наводит память на крылатых Сиринов с лицом девушки – вещих птиц…
В данном случае мы можем заключить, что «голос матери» навеян поэту фольклорным образом мифической птицы.
В другом стихотворении под названием «Чаша» поэт пишет:

Листвой покрыла осень землю нашу,
Черней и гуще стали облака,
Я в руки взял оставленную чашу,
Она чиста, как воды родника.

Чаша «взывает» к ассоциативному метафорическому ряду: Чаша Джамшида, Святой Грааль, Сириус, Большая Медведица, Орион, Хрустальный шар Калиостро, Эликсир Сен-Жермена.
Дальнейший текст лишь подтверждает и констатирует нашу ассоциацию:

Ну что же, голос прав, к чему сердиться,
Когда-то был я молод и силен,
Но жизнь течет, как чистая водица,
И вновь иду я к чаше на поклон.

Чаша Гуртуева напоминает чашу легендарного царя Иймы, глядя в которую он наблюдал четыре стороны света.
Этот образ в поэзии Салиха Султанбековича навеян древнеиранскими преданиями о сотворении мира. Примечателен тот факт, что в дальнейшей своей «эволюции» чаша стала символом очищения, пути самосовершенствования суфиев, которые утверждали, что в очищенном сердце, как в зеркале, отображается Мир со всеми его образами – творениями и даже Бог…

По этому поводу известно бытовавшее в суфийской среде выражение: «Не поместит Бога и семь Небес, а поместит Его лишь сердце очищенное».

Поэт сетует, что наступило бренное время торговли всего и вся, посвятив этой теме несколько произведений. В одном из них он возмущенно восклицает:

Куда ни глянь – базар, всего навалом.
Не сказка изобилия – а бред!
Серьезен вид у продавцов товаров,
А радости – как не было, так нет.

Рынок, базар  в средневековой восточной суфийской поэзии – аллегории тщетности бытия, мимолетности, быстротечности земной жизни.

В Западной культурной традиции базар – ярмарка тщеславия!..

Те же мысли и ассоциации вызывает произведение «Базар»:

Рассвета в тенетах ночных не видать,
А протолкнуться нельзя на базаре.
Купить задарма, подороже продать,
Все норовят в непонятном угаре.

В данном случае мы можем сказать, что тема базара навеяна автору суфийской философской поэзией. Один из главных принципов суфиев: «Быть в миру, а не от мира сего». Это означает быть в социуме (утрированно – на базаре, то есть в толпе) и отличаться от нее, не обезличиться, а остаться самим собой.
Не о том ли самом говорят нам строки поэта:

Дешевле. Дороже. Есть разный товар,
Пестрые цены на пестром  базаре,
Не сделками с совестью славен базар,
Когда на базаре торговля в разгаре…

Продай все что хочешь, а совесть храни,
Не разменяй, продавец, ненароком!..

О скоротечности человеческой жизни, мирских страстей и благ, о Бренном и Вечном написано произведение «Судьба»:

Мои годы – вечный труд,
А мечты вперед бегут…

Или:

Мои годы - не беда!
А важнее в жизни та,
Даль земная и восход на ней зари.
И как четок трется горсть –
Нить за нитью, кость на кость, -
А за ними годы долгие мои.

Четки символизируют уходящие годы, срок жизни, «предопределение» судьбы и взывают к ассоциативному ряду: Дольний Мир, Горный Мир, Скрижали судьбы, Ковчег Завета, Радуга Завета, Мосты Чинват и Сират, Судный День, День Воздаяния, Ад и Рай, праведники и грешники, ангелы и демоны.

Все эти образы и символы из круга религиозных понятий, поэтому можно говорить о воздействии религии на поэзию Салиха Гуртуева.

Темы судьбы, предопределения, фатальности, безысходности звучат в поэзии Салиха Гуртуева  в стихотворении «Что время есть…»:

Что время есть в отрезке нашем малом?
Оно похоже на туман и дым,
На дерево, согнутое бураном,
Где мы – трава, поникшая под ним.

и в другом стихотворении под названием «Время, время, ты мешок дырявый»:

- Время, время, ты мешок дырявый,
Сыплются несчастья из мешка,
Потчуешь ты горькою отравой,
Ну а жизнь людская коротка.

Несмотря на разные способы и средства выражения в обоих случаях звучит одна и та же мысль о временности Бытия, о тленности Мира.

Тематика Тленного и Вечного проходит по всему творчеству Салиха Гуртуева.

Пространство и Время сосуществуют в поэзии Гуртуева, органично сочетаясь в образах и символах, ассоциациях и метафорах.

Так птица из-за быстроты полета в ассоциативном сознании предстает временем.  И даже кони, оттого, что они скачут быстро, как дни, недели, месяцы и годы, «наделены» ассоциативно-мифологическим сознанием крыльями. Пример  тому: Бурак, Дурпал, Пегас, Колесница Зевса и т.д.

Как видим, стихи Гуртуева имеют глубокую связь, основанную на символах и образах ассоциативного мышления. Стихотворение «Сон кизилового дерева. 1944», казалось бы, стоит особняком в творчестве Гуртуева. Однако и оно неразрывно связано с предыдущими произведениями, так как взывает к ассоциативному ряду: Мировое Древо, Древо Мироздания, дерево Сефирот, Райское дерево.

Понятие Мировое Древо заключает в себе Пространство и Время, Земную и Небесную, Временную и Вечную жизни.
Посвящено оно драматическому событию: высылке балкарского народа.

Поэт находит такие слова и выражения, которые вызывают сочувствие и сострадание к страшной беде братского балкарского народа:

Ночью заснеженной дереву видится сон:
Каплями крови исходят, сочатся плоды.
Снег, окровавленный вьюгою, ввысь вознесен,
Словно предвестие неотвратимой беды.

Где это видано: красный клубящийся снег
Раной дымится на мертвой безлюдной земле,
Если рискнет на него наступить человек –
В то же мгновенье бесследно исчезнет во тьме.

Старое дерево чревом терзает вопрос:
Что, как оно всему сущему в мире виной?
Что, как годами росло оно людям не впрок
И не к добру покрывалось цветами весной?

Чья это кровь из плодов густо каплет на снег,
Уж не того ль, кто с любовью его посадил,
И для того ли его возрастил человек,
Чтобы несчастье принес ему старый кизил?

Соки живые свой бег замедляют в стволе.
Дереву снится: оно засыхает, гниет.
…Мартовской ночью не слышно ни звука в селе
Год до Победы.
Выслан балкарский народ.

Так проникновенно передать горечь трагедии, постигшей родной народ, мог только необыкновенно талантливый, истинно народный поэт Кавказа.

Хизри Ильясов,
доктор философских наук